Неточные совпадения
— Ишь печальник нашелся! — продолжает поучать Анна Павловна, — уж не на все ли четыре стороны тебя отпустить? Сделай милость, воруй, голубчик, поджигай, грабь! Вот ужо в городе тебе покажут… Скажите на милость! целое утро словно в котле кипела, только что отдохнуть собралась — не тут-то было! солдата нелегкая принесла,
с ним валандаться изволь!
Прочь с моих глаз… поганец! Уведите его да накормите, а не то еще издохнет, чего доброго! А часам к девяти приготовить подводу — и
с богом!
Замечание
мое поразило его. По-видимому, он даже и не подозревал, что, наступая на законы вообще, он, между
прочим, наступает и на тот закон, который ставит помпадуровы радости и помпадуровы печали в зависимость от радостей и печалей начальственных.
С минуту он пробыл как бы в онемении, но, наконец, очнулся, схватил
мою руку и долго ее жал, смотря на меня томными и умиленными
глазами. Кто знает, быть может, он даже заподозрел во мне агента"диктатуры сердца".
Удавалось ли мне встретить длинную процессию ломовых извозчиков, лениво шедших
с вожжами в руках подле возов, нагруженных целыми горами всякой мебели, столов, стульев, диванов турецких и нетурецких и
прочим домашним скарбом, на котором, сверх всего этого, зачастую восседала, на самой вершине воза, тщедушная кухарка, берегущая барское добро как зеницу ока; смотрел ли я на тяжело нагруженные домашнею утварью лодки, скользившие по Неве иль Фонтанке, до Черной речки иль островов, — воза и лодки удесятерялись, усотерялись в
глазах моих; казалось, все поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться в пустыню, так что наконец мне стало стыдно, обидно и грустно; мне решительно некуда и незачем было ехать на дачу.
— Владимир Васильевич! — в третий раз решительным тоном проговорила Евлампия и отбросила далеко от себя
прочь травяные стебли, которые вертела в пальцах. — Я уйду! — Ее
глаза встретились
с моими. — Я уйду, Владимир Васильевич! — повторила она и скрылась за куст.
Он был
мой друг.
С ним я не знал хлопот,
С ним чувствами и деньгами делился;
Он брал на месяц, отдавал чрез год,
Но я за то ни мало не сердился
И поступал не лучше в свой черед;
Печален ли, бывало, тотчас скажет,
Когда же весел, счастлив —
глаз не кажет.
Не раз от скуки он свои мечты
Мне поверял и говорил мне ты;
Хвалил во мне, что
прочие хвалили,
И был
мой вечный визави в кадрили.
А потом, как водится, начался кутеж; он, очень грустный, задумчивый и, по-видимому, не разделявший большого удовольствия, однако на
моих глазах раскупорил бутылки три шампанского, и когда после ужина Аксюша, предмет всеобщего увлечения, закативши под самый лоб свои черные
глаза и
с замирающим от страсти голосом пропела: «Душа ль
моя, душенька, душа ль, мил сердечный друг» и когда при этом один господин, достаточно выпивший, до того исполнился восторга, что выхватил из кармана целую пачку ассигнаций и бросил ей в колена, и когда она, не ограничившись этим, пошла
с тарелочкой собирать посильную дань и
с прочих, Шамаев, не задумавшись, бросил ей двадцать рублей серебром.
А какое странное отношение к
моему поступку явилось у многих знакомых! «Ну, юродивый! Лезет, сам не зная чего!» Как могли они говорить это? Как вяжутся такие слова
с их представлениями о геройстве, любви к родине и
прочих таких вещах? Ведь в их
глазах я представлял все эти доблести. И тем не менее — я «юродивый».
—
Прочь! — оттолкнув ногой Парашу, громко закричал Патап Максимыч. —
Прочь!.. Убирайтесь!..
С глаз моих долой!.. Знать вас не хочу!.. Духу чтоб вашего не было!..
Да упадет завеса
с глаз,
Да
прочь идут сомненья муки;
Внезапным светом озарен,
От лжи
мой ум да отрешится,
И вместе
с сердцем да стремится
Постигнуть истины закон.
— Спасибо, спасибо, милый
мой, — отвечает он на ваше поздравление, ласково заглядывая вам в
глаза. — И вам того же желаю… Очень рад, очень рад… Давно ждал вас… Там ведь у нас, кажется,
с прошлого года какие-то счеты есть… Не помню, сколько там… Впрочем, это пустяки, я ведь это только так… между
прочим… Не желаете ли
с дорожки?